МОЯ ОДНОКЛАССНИЦА ВЕРКА – УЖАСНАЯ АВАНТЮРИСТКА.
Когда наш сосед дядя Леха уехал как-то порыбачить на Клязьминское водохранилище и долго не возвращался, именно Верка подбила нас устроить «велосипедный десант» в те места – искать пропавшего. Они нам были знакомы, так как жили мы неподалеку, в пригороде Москвы, по Ярославской дороге. Дядю Леху мы нашли вусмерть пьяного, с новым дружбаном и без рыбы.
Верка могла подбить нас ловить летучих мышей в заброшенном сенном сарае. Или отправиться по Клязьме на плотах в поисках ондатр, которых, по ее словам, надо разводить на мех. Еще она выдумала собирать бутылки вдоль железнодорожного полотна, сдавать их, а деньги копить.
И даже когда мы выросли, авантюрная жилка у моей подруги не исчезла.
Было начало девяностых годов: реформы, инфляция, полупустые магазины. Верка только что вышла замуж за отличного парня, с которым познакомилась в профкоме, где работала машинисткой. Молодые мечтали подзаработать, чтобы отселиться от Веркиной родни. Мать с отцом чудесные, но ведь еще и брат подрастает, а комнат всего две. А муж Ванечка – вообще из общаги. Иван подался на буровую добывать вахтовым методом нефть, а Верка стала проводницей поезда южного направления. Было моей подружке в то время 23 года, и авантюризма в ней оставалось еще пруд пруди.
ПАССАЖИР-ПОДКИДЫШ.
Как-то в сырой и ветреный февральский день встретила я на улице Ивана. Он шел из магазина с набитой сумкой – чем-то отоварился, значит, с деньгами приехал на вахтовую пересменку. Думаю, купил для Верки чего-нибудь вкусного. Очень он свою жену любил, да и любит, кстати сказать. Все «Веруня, Верунчик». Хороший мужик, покладистый. А тут мне и говорит:
– Знаешь, Наташа, что моя Веруня учудила?
– Откуда? Я ее месяца три не видела. То она в поездке, то я на учебе.
– Приходи к нам, сама увидишь.
Этим же вечером к ним в гости и побежала.
Удалось купить два килограмма бананов, больше тогда в одни руки не давали. Взяла пять штук, чтобы всем досталось.
Звоню в квартиру и слышу какие-то странные звуки: дверь-то тонкая. То ли пищанье, то ли верещанье, ну прямо детский голос. Ребенка, что ли, откуда-то привезла?!
Открылась дверь… Передо мной Веруня в трениках, а на ее плече – обезьянка. Маленькая, серо-зеленая, с темной мордочкой, блестящими круглыми глазами.
Сидит, свесив ножки, уцепившись ручонками в Веркины волосы и пищит.
– Боже! Вера! Откуда у тебя это чудо?
– Я, Наташка, такая дуреха, сил нет. Раздевайся, проходи, все расскажу. Только пакет свой повесь в шкаф, а то Дрема схватит.
– Да это я вам бананчиков принесла.
– Давай Дремочку порадую. Иван вчера в магазин ходил, но фруктов не было. За ужином угощу его.
– А сейчас нельзя?
– Нет, он обедал. Я ему яйцо дала крутое, кашу и хлеба белого кусок. Все съел. Как ребенок. Да он ребенок и есть.
– Как он к тебе попал?
– Это целая история.
В девятиметровой комнатушке помимо супружеской кровати и гардероба раньше стоял в углу столик с телевизором. Теперь его не было. До потолка тянулась деревянная решетка с дверцей, отгораживая угол полтора на полтора метра. У потолка протянулась рейка, к которой было прикреплено что-то вроде турника или качелей. Пол был застелен деревянным щитом, а сверху засыпан опилками. В самом углу стоял ящичек, в котором лежало старое байковое одеяло, – кроватка Дремы.
Верка открыла дверцу, и обезьянка вспорхнула одним легким движением на турник. И стала раскачиваться, скаля нижние зубы и издавая хрюкающие звуки.
– Это он радуется, – пояснила подруга.
Вот что рассказала Вера.
– Ты же знаешь, что езжу я с поездом Москва – Сухуми. Не фирменным. У меня ж опыта мало, велели набираться в пассажирском.
Мы возвращались в Москву в тот раз поздней осенью. На юге еще тепло, а здесь снег. Пассажиров мало, купе пустые. В Туапсе мужик бомжеватый, пьяненький зашел в вагон. На плече у него обезьянка, а вещей нет. И говорит мне:
– Мать, выручай, разреши проехать две остановки. Мне по делу смотаться надо, видишь, с ребенком я. Деньги есть, на, возьми.
Короче, пустила его в наше проводницкое купе, велела не вылезать. Напарница моя должна была подсесть на полпути: к родне заезжала, дел-то мало было.
Ну, едем. Все спокойно. Я заглянула к мужику, гляжу, обезьяненок маленький спит рядом с ним, как человеческое дитя. Ладно, думаю, может, это циркач какой или фотограф, их на юге много.
На следующей остановке, а она длилась всего-то пять минут, мужик вышел на платформу, а обезьянку оставил в купе.
Я не успела и рот раскрыть, а он уж куда-то скрылся. Я в ужасе – что делать с обезьянкой?! Со страхом вошла в купе. Обезьяненок, а это был мальчик, размером не выше бутылки из-под кефира, дремал на откидном столике.
– Ах ты, Дрема, – сказала я, дотрагиваясь до его плотной, но мягкой шерстки. – Тебя, что ли, дед чем-то опоил?
Зверек открыл глаза, потянулся и схватил меня за шею ручонками. На пальцах длинные коготки, ладошки светлые, без волос и холодные. От неожиданности я отпрянула, но малыш не упал. Схватился за меня и уселся на плечо.
Что же делать? У меня был пирожок с капустой. Взял. Рукой взял, как человек! И съел, представляешь? А потом тихонько похрюкал. Ну, не совсем, конечно, как свинка, но чем-то похоже.
К моменту, когда подсела Татьяна, напарница, мы с Дремой (так я его назвала) вполне подружились.
Таня меня отчитала, но что делать? Не выкидывать же живое существо.
Ладно, решила я, возьму Дрему домой. А в следующем рейсе расклею по станциям объявления – мол, кто потерял обезьяну, обращайтесь к проводнице поезда такого-то, вагон такой-то.
И вот, Наташ, прошло уже почти три месяца, и никто не обратился. Мои вначале ругались, но потом привыкли. Решили, пусть пока живет у нас, а там видно будет.
Вот такая случилась с моей одноклассницей история.
ХОРОШ ДРЕМА, НО НЕ ДЛЯ ДОМА.
Обезьянка, а это была мартышка, так нам объяснила школьная наша биологичка, чувствовала себя в Верином доме превосходно. Все мартышонку было интересно, все он хотел потрогать своими ручонками. И не только потрогать. Например, схватит книжку и вроде листает. А потом раз… и выдерет страницу. И при этом гримасничает, нижнюю губу опускает, зубки показывает, улыбается, значит.
Всех приучил к порядку. Никто никаких вещей не разбрасывает, все знают: оставил на столе очки – найдешь у Дремы в постельке, в ящике, разобранными на запчасти.
Если кто мартышке не понравится, гость пришедший, допустим, то вытягивает губы трубочкой, шипит, а может и прикусить незнакомца.
Очень полюбил Дрема быть на кухне, когда кто-то чистит луковицу. Просит, мол, дай! Это лакомство можно давать, полезно. Жует лук Дрема, а сам рожицу корчит – остро, едко, но вкусно.
Апельсины, бананы, когда они в Верином доме были, выдавали Дреме по чуть-чуть. Вкусит заморских плодов, не будет есть ни рис с молоком, ни картошку, ни морковь.
Главной хозяйкой Дрема выбрал Веру. Сядет она на постель, разрешит мартышке примоститься на плече, и начнет зверек перебирать пальчиками ее кудри. Верке-то щекотно, а то и больно, но она терпит, ведь это ласка от всей обезьяньей души.
Выводили Дрему и на прогулки. Еще в поезде Вера увидела, что на грудь обезьянки надет ремешок вроде собачьей шлейки, а сзади – поводок.
Конечно, Дрема подрос сантиметров на десять – пятнадцать, потолстел немного. И пришлось Ивану соорудить новую шлейку из ремня. Дрема знает – раз надевают ее, значит, предстоит прогулка. И начинает издавать крики, вроде ох, ах, у-у-у. Радуется.
Вот так и жили. Конечно, держать дома мартышку – не для работающих людей. Больно хулиганистый зверек. Но уж очень милый…
А потом Вера забеременела.
– Родная, – сказал Иван, – нельзя нам больше держать Дрему. Надо его пристроить в хорошие руки. Я вообще-то уже договорился. Видела объявление, что у нас передвижной цирк зверей гастролирует? В парке шатер установлен, а рядом вагончики. Говорил я с директором. Хороший мужик, порядочный. Звери у него ухоженные, и ветеринар есть.
– А есть ли у них обезьяны?
– Есть. И мартышки, и макаки.
Поплакала наша авантюристка, но согласилась отдать Дрему. Отвели его с Ваней в летний воскресный день. Ветеринар осмотрел обезьяньего мальчика, признал, что он здоров, и заметил:
– У нас две самки и один самец. Значит, будут две пары. Очень хорошо. Но ночевать и жить Дрема пока будет один, в соседней клетке. Пусть привыкает постепенно. А вам, Вера, советую не приходить к Дреме, не нервировать его. Мы о нем позаботимся.
Вскоре у Веры родился сын. Потом купили квартиру. Забот, хлопот было много, и боль от разлуки с Дремой прошла.
А через год, наверное, дрессировщик цирка прислал обещанную весточку: «Дрема – хороший артист. У него уже есть потомство. Будем в ваших краях, пригласим на выступление».
К нынешнему дню в семье у Ивана с Верой уже трое детей. Но про жившего когда-то в семье мартышонка хозяева помнят. И, когда покупали щенка, остановили свой выбор на пекинесе – уж больно похожа на обезьянью его лупоглазая мордочка. Назвали песика, конечно, Дремой!
"Родная газета"
